Есть ли свет в конце тоннеля

Как живет российский дальнобойщик. Путевые заметки из кабины MAN, мчащегося посреди уральских гор.

19 декабря Златоуст. Южный Урал. Промзона. Стою перед мощным грузовым терминалом, откуда меня до Верхней Пышмы, за 300 километров, согласился подбросить водитель 14-тонного трака Иван. Отправление задерживается: барахлит автоблокировочная система — такое бывает часто. На улице валит снег и дует морозный ветер. Вокруг горы. Человек с ключами копается под машиной.

Быт дальнобойщика

Иван — отец пятерых детей, среднего роста, крупный, лет пятидесяти на вид. Единственный кормилец в семье. За рулем более 30 лет.

Рассказывает, что обычно его день начинается рано: бывает, что в 4 или в 5 утра, в зависимости от рейса. Но сегодня повезло: погрузка только в обед, и он смог поспать до 8. Стандартный рабочий день:

12 часов за рулем, питание в придорожных кафе и сон в машине. Не самые комфортные условия, зато доход выше среднего в этих краях — 30–40 тысяч рублей в месяц.

Треть зарплаты дальнобойщика уходит на еду. На бытовую технику и одежду тоже хватает. Но никак не хватает на обновление автопарка: а это для дальнобойщика, тем более собственника грузовика, потребность насущная: машина Ивана старенькая, 2007 года, и часто ломается. Иногда чтобы устранить поломку, приходится занимать деньги.

«Ваня, все готово», — техник вылезает из-под грузовика. Получает 1700 рублей и уходит. На улице начинает темнеть.

«Ну все, залезай, поедем», — командует дальнобойщик. Перед дорогой крестится. Забираюсь в кабину. Быт нехитрый: два сидения, за ними люлька для сна и радио.

«Платон» не приговор

Не говорить о главной головной боли дальнобойщиков, рассекая на траке по Уралу, невозможно. Заработавшая в 2015 году система «Платон», взимающая плату с грузовиков в счет «вреда дорогам», привела к массовым забастовкам водителей и владельцев грузовиков: их доходы заметно упали.

Сейчас, говорит Иван, дальнобойщики приспособились.

— Я, бывает, где-то включаю «Платон»: подсоединяю кабель питания к коробке регистратора, а где-то — выключаю. Включаю там, где рамка на дороге стоит. Перед рамкой включаешь, проезжаешь ее — выключаешь. Она считывает, сколько ты проехал. Люди покупают от «Платона» глушилки за 1500 рублей. Толк есть. Включаешь «Платон», тут же глушилку — и все: тебя не видно. С космоса ГЛОНАСС не видит тебя. Но это делают только частники. Кто на фирму работает — им все равно, за «Платон» хозяин платит.

— Сколько вы последний раз заплатили за «Платон»?

— 10 тысяч. Чтоб до Москвы доехать, выйдет 15–16 тысяч. Первый год-полтора, как ввели систему, многие бросили «дальнобой», продавали машину, меняли профессию. А те, кто остался, приспособились.

Иван говорит, что у «Платона» есть и положительные последствия.

— Дороги стали лучше. Федеральные трассы стараются держать в хорошем состоянии. Чуть-чуть выбоина пойдет по асфальту — тут же снимают и кладут новый. До «Платона» такого не было: если асфальт положили, то все — лет 20 никто не поменяет.

MAN выезжает из Златоуста. Унылые сталинские бараки за окном сменяются горами и хвойным лесом.

Акция протеста дальнобойщиков. Фото: Влад Докшин / «Новая»

Уход романтики

Своим детям, говорит Иван, быть дальнобойщиками он не посоветует.

— Будущего на этой работе нет. Все менее и менее доходная работа. Сейчас загоняют в такую кабалу, что если работаешь на своей машине, то вообще ничего иметь не будешь. А если работаешь на фирму, то дома ты не бываешь. У меня брат работает на фирму, у него в месяц 4 выходных. Он дома не живет, по стране мотается постоянно. Получается, дома тебя не бывает — и семьи у тебя не будет. Кому ты такой нужен?

Сам, признается, работает уже по инерции: «Ничего другого я не умею, и никто меня на другую работу не возьмет. От властей как предприниматель никакой помощи не вижу: только налоги увеличивают. Как овец нас стригут». Проработать «по инерции» Иван планирует 15 лет — до пенсии.

Говорит, что из профессии дальнобойщика ушла романтика.

— Когда я начинал ездить в 90-е, было такое: видишь земляка с номерами своего региона — всегда здороваешься. Даже братаешься. Сейчас это пропало. Нет взаимовыручки.

Раньше сломался — только махни рукой на трассе, тут же дальнобойщик остановится, поможет. А сейчас машина стоит — никто не останавливается.

Даже машешь руками — мимо проезжают. Человек человеку стал волк.

На вопрос, почему ушло братство и взаимопомощь, Иван отвечает, что раньше профессия дальнобойщика была престижней — до поездок на дальние расстояния нужно было дорасти: 5–6 лет люди работали на городских перевозках, потом сдавали специальные экзамены. Сейчас же в профессию приходят все, у кого есть права категории E.

— У водителей сегодня нет такой ответственности за груз и за машину. Машина сломалась на трассе, могут просто ее бросить вместе с грузом и уехать. В порядке вещей. Мы раньше жгли костры, чтобы не замерзнуть, но ни груз, ни машину не бросали. У меня было: в январе под Сургутом машина заглохла. Солярка замерзла в баке. Пришлось разводить костер прямо под баком, чтобы размерзлась. И так через каждые 50 километров.

Дальнобойная романтика — часто невеселая. Иван вспоминает, как в 90-х приходилось встречаться с вымогателями на дороге.

— Спим с напарником на стоянке, как раз пригнал машину из Германии в 1994 году. Под Самарой было дело, настала ночь, остановились заночевать. Подходит один к кабине машины с пистолетом и говорит: «Здесь дорога платная, надо платить». Тогда было модно возить гуманитарную помощь. Мы везли одежду. Объяснили ему, что везем гуманитарную помощь в церковь. Не стал нас трогать.

Милицейские тоже пытались обирать. И обирали. В 1998 году поехал я с грузом в Дагестан. Ехал пустой, а за это было не принято платить деньги. Если бы с грузом ехал, то должен был бы заплатить небольшие отступные. В Дербенте остановил меня человек, одетый по гражданке, но с палочкой. Где он меня остановил, там я и остановился. А он меня спрашивает: «Почему ты здесь остановился»? Начал со мной спорить, что я, мол, не должен был на дороге останавливаться, а должен был съехать, поэтому мне штраф. Гляжу, другие машины подъезжают, водители сами деньги кладут и дальше едут. А мне после споров пришлось им отдать в итоге не 20 рублей, а сотню.

Сейчас, правда, говорит Иван, гаишники брать взятки боятся — за ними усилили контроль. Да и сам он теперь водитель опытный, почти не нарушает. Разве когда выключает «Платон».

В Верхнюю Пышму мы прибываем в час ночи. Ивану предстоит сдать груз, получить новый, на обратном пути — поесть в придорожном кафе и немного поспать. Домой он вернется только к обеду.